Психодел - Страница 77

В какой-то особенно яркий, желтый день стало совсем невмоготу; переборол себя, вызвал такси, поехал в Москву. Прокатился в метро, сидел в «Кофе-Хаусе», в «Шоколаднице», в «Кофемании», потом бродил – руки в карманы, – смотрел, как весна жрет зиму, как солнце плавит и убивает лед. Новое грызло и проглатывало старое. Машины катили мимо, хрустя остатками стальных шипов по теплому асфальту, – Кирилл дрожал и терпел, он знал: так хрустят кости зимы, переламываемые зубами тепла и света. Природа неостановима, она не знает жалости, кто идет против нее – тот ломает хребет.

Забивался в темные углы баров, пил то чай, то коньяк, смотрел в экраны, где показывалось нечто скучное: политический скандал, убийство, футбольный матч, катастрофа с жертвами. О главном – ни слова. А главное лезло в двери и распахнутые форточки, ревело и лязгало клыками. К черту мерцающие экраны, если главное шоу происходило за окном. Ошеломляюще доходчивая демонстрация простой истины: одно приходит, чтобы пожрать другое; потом, в свой черед, его сожрет третье; все жрут всех, каждый питается каждым.

Это знание приходило к нему каждую весну, в марте, когда белый снег становился черным. Открывался третий глаз, или как это называется. И мир – зимой понятный, монохромный – представал диким скопищем животных, лихорадочно алчущих пропитания. Бешеный хаос, плоть гонится за плотью.

Он заходит в очередное заведение, садится у окна. Играет то ли техно, то ли транс – элементарный набор энергичных звуков, приглашающий танцевать, двигаться резко и много, потеть, тереться телами, праздновать здоровье, питаться ритмом. Что есть человек, как не танцующее животное?

Курил, смотрел через стекло.

Вот влюбленные. Он пожирает ее глазами, она смеется и льнет. Дождутся ночи, найдут место и будут питаться друг другом, пока не утолят взаимный голод.

Вот женщина и мальчик, совсем маленький, а потому естественный в желаниях, он ест гамбургер, а заодно и маму, клянчит игрушку, плачет и топает ногой, и непрожеванное вываливается из его рта, но мальчик настолько маленький и милый, что это выглядит симпатично и весело. Потом подбегает папа, и мама начинает жрать папу: что-то выговаривает с досадой и сверкает глазами. Папе не нравится, что его жрут, но он уже давно сожран своей женой, обглодан и переварен: он худ, утомлен, одет минимально прилично, тогда как супруга его завернута в дорогую дубленку.

Множество мужчин можно увидеть, сожранных своими женщинами, иногда их жалко до слез, видны раны, страшные следы зубов.

Вот милиционер, прихвативший смуглого гражданина без регистрации. Несчастный трепещет, но ему не удовлетворить аппетитов патрульного сержанта. Сержант угрюм и голоден, таких граждан без регистрации ему нужно десяток на обед и еще столько же на ужин. Сержант ведет жертву в участок, там ему никто не помешает отделить мясо от костей.

А мимо проезжает мощный черный человек в мощном черном авто – это крупный хищник, он временно сыт и потому благодушен, он притормаживает и пропускает пешехода. Кирилл усмехается. Это мы знаем. Сытые часто бывают вежливы, у сытого вся кровь приливает к желудку, сытый вял, расслаблен и не прочь изобразить тягу к разумному, доброму и вечному. Но попробуй отнять у такого его пищу – разорвет.

А с боковой улочки выруливает менее крупный, но более быстрый и гибкий, его тачка скромнее, но глаза горят ярче. Этот – самый опасный, недавно он впервые наелся до отвала, и помнит это восхитительное ощущение полной сытости, и хочет снова его испытать.

А с лавки в сквере смотрит группа начинающих, подрощенных, у них две бутылки пива на троих, спортивные штаны, кепки, пустые карманы, тут мы имеем обратную ситуацию, голод и жажду, пустые урчащие животы, лихорадочный поиск жертвы, которая была бы по зубам, кого-то слабосильного, отставшего от стада, увечного, обреченного; но день прекрасен, весна, солнце, и даже самые слабосильные делают вид, что крепки. В раздражении трое в кепках переругиваются, покусывают друг друга. Известное дело: не сожрал чужого – попробую своего. Поедают глазами потенциальную жертву, лохматого малого в старом обвисшем пиджаке, зато с дорогой машинкой для прослушивания музыки, но место людное, и лохматый проходит мимо невредимым.

Кактус вглядывается в лохматого и понимает, что он особенный. Этот жрет не других, но самого себя. Человек искусства, художник, или музыкант, или поэт. Создатель нематериального. Богемная бородка, воспаленное лицо, отмахивает рукой в такт собственным мыслям. Избранный. Вкус мяса не волнует его, он нектар пробовал.

Кирилла отвлекает официантка. Он заказывает еще сто и смотрит, как девчонка уходит, покачивая станом. У нее некрасивые толстые щиколотки, зато ловкие узкие бедра и брюки с низкой талией, видно крестец, чуть выше – татуировочка. Хотите простую забаву? Когда увидите в общественном месте яркую, рискованно одетую женщину – не смотрите на нее. Наблюдайте за рядом стоящими мужчинами. Это смешно и поучительно. Самцы напрягаются, сглатывают, шарят глазами. Иные запрещают себе, но взгляд возвращается сам собой. Настоящее шапито, праздник плотоядия.

Кафе полупустое, Кирилл видит всех: трое простолюдинов с пивом и двое деловых в кожаных регланах. Простолюдины невеселы, девчонка с татуировкой обслуживает их небрежно, почти грубо, зато с деловыми – исполнительна и любезна, старается, в расчете на чаевые или даже на знакомство; почти все официантки находят себе женихов среди своих клиентов, дело обычное. Простолюдины грубо ругаются и кричат: «Эй, девушка!» – зато деловые ведут себя тихо и подзывают официантку шевелением пальца. В какой-то момент простолюдины начинают хамить, а деловые предлагают девчонке успокоить пьяных идиотов, назревает драка, но Кириллу неинтересны драки, он встает и выходит. В юности – да, любил посмотреть какой-нибудь боевик, с мордобоем, но потом понял, что его больше привлекают не схватки, а их финалы, когда герой наносит последний разящий удар, а злодей обрушивается кровавым куском мяса.